Владимир НАВРОЦКИЙ
Бакалея
Вот люди в исподнем в кухонных окнах
то сядут за стол,
то посуду помоют,
То шкафчик откроют и смотрят недвижно,
что там лежит внутри.
По лицам заметно, что люди в исподнем
тоненько тихонько воют.
Ну воют и ладно,
воют и ладно.
ты за них говори.
А стоит ли нам пожалеть того,
кто сам себя не жалеет,
Кто плавает в жёлтом кухонном свете,
прячется в белом теле?
Кто тычет печальную мордочку в банки,
заполненные бакалеей?
Тебе теперь думать, что эти люди
Сказали бы,
если б хотели.
Иприт
Когда-то все вещи на белом свете
делали сразу надолго.
Из крепкого дерева, теплой меди,
кожи, стекла и шёлка.
Снаружи крепили медную планку,
где кислотой травили,
кто делал огранку, кто вышил изнанку,
Строчку смешных фамилий.
(Конечно, я знаю, что это жлобство:
'взял в руки и маешь вещь'.
Я сам ничего своего не сберег
и не собираюсь беречь.
Но линзы и литеры в черных футлярах!
Только о них тут речь).
Однако прогресс и новейшие страшные
опыты показали,
Что вещи живут неприлично протяжней
хлипких своих хозяев –
Стоит себе цацка и, лаком сияя,
играет свою 'рио-риту',
Тогда как хозяин скукожился в яме,
нахапавшийся иприту.
И каждый с тех пор понимает как жлобство
фразу про 'маешь вещь'.
Зачем тебе вечные вещи, когда ты
себя-то не можешь сберечь?
(А старые медные вещи прекрасны –
только об этом речь).
Касса
(говорит, читая листик итоговый)
мне хотелось только тёплого логова,
быть любимой, и, пусть в эконом-классе,
летать в красивые города.
(продолжает, глядя в листик итоговый)
неужели я хочу слишком многого?
ну оставлю
что-нибудь
здесь, на кассе.
без "любимой быть" посчитайте тогда.
Шар
Вообразим себе шар, километр в поперечнике, заполненный чёрной вязкой водой.
Вообразим себе медленных рыб, плывущих там разнонаправленно и произвольно,
Предположим, что невозможно сделать различие между этой рыбой и той.
Да, у этой грудной плавник поразвесистей, у той пообкусанней хвост,
Но вода, напомним, черна. При соударениях рыбам не больно.
Как в четыре вытаскивания определить, какая из них
счастье твоё и радость?
(При условии, что вытаскивать незачем, нечем и некуда,
ведь и мы, погляди, холодные рыбы в стеклянном шаре)
(При условии, что в черноте не поймешь,
плавниками надо вслепую шарить)
(При условии, что температура воды
понижается в день на градус)
это будет задача на тридцать, а тридцать для сдачи мало,
вот ещё один пункт, с ним получится 34 балла:
требуется определить частоту столкновений, хотя бы грубо
и процент лобовых -- чтоб не жабра о жабру,
а склизкие губы в склизкие губы.
Вентиль
Снимай только самые мрачные хаты, строго первый этаж,
чтоб только что померли жившие тут последние сорок лет.
Меж рамами в кухне должен лежать химический карандаш.
Следи, чтоб колонка не автомат, обои в мелкий букет.
Живи там три года и вырастет вентиль
в поганом шкафу, где стояк,
пробьётся сквозь стопку "роман-газет"
за семьдесят третий год.
крутни этот вентиль на два оборота,
и трубы раздвинутся так,
что в Нижнюю Праздничную Москву
откроется тайный ход:
Там сетью проспектов в неоновом свете пары идут не спеша,
там сотни дверей и за каждой —
увесистый джаз и вечерние платья.
Туда не пускают в дешёвом костюме, без шляпы и без ППШ,
(Ага, обязательно ППШ. Томпсоны там не катят).
Синим
Мысленно войдём в эту маленькую комнату —
детскую, ковровую — в уютной хрущобе.
Вот стоят кассеты, вот постеры приколоты
с группой "Чёрный кофе". Печально? Ещё бы.
Дети разбежались, не забрали Спрингстина:
в семьях у детей в проводах интернет.
Из бессветной комнаты мы выходим мысленно
через дверь закрытую на кухонный свет.
Только за спиной у нас, в двухкассетной "Веге"
под лентопротяжкой, в одной из пустот —
что такое дышит, выпускает побеги,
позвякивает, светится синим, растёт?
Земляное
Когда раздавали темы
для сочинений, я
Надеялся воздух вытянуть
(или хоть воду взять)
Но выпала — чёрная, волглая,
с камешками — земля.
Холодная горка в горсти,
и корешки висят.
Зато — я подумал, выщипывая
фрагменты гнилой травы,
выбрасывая черепки
из песка с перегноем —
Никто не позарится на мои
ямы, овраги, рвы
и тихое
тесное
тёмное
хладное
земляное.
И ныне, куда б я ни шёл
(а я не хожу никуда),
Рюкзак штурмовой беру,
в котором всегда со мною:
Мой внутренний паспорт, карточка "виза",
мазь "золотая звезда"
И – в кексовой форме, для целости —
чёрное, земляное.
Смородина
Смородина тёплая в половине пластиковой бутылки,
Арбузная половина, наполовину же вычерпанная ложкой.
Широкий оконный проём, за которым синее небо.
А где же тут кто-нибудь, с кем бы теперь поздороваться?
Ну вон на блестящем комоде усатая кошка-копилка —
Огромная белая, с щелью в спине, в полоску синюю кошка —
Вот вроде и всё условно живое, не считая арбуза, хлеба
Из тёплой смородины (теперь она по полу катится, досками ловится.)
Короче, тут нет никого; да, в общем-то, и не надо.
О чём говорить с живыми, говорить-то и некому, кстати —
Ведь я-то смотрю снаружи, из ледяного ада.
А как бы мне внутрь-то попасть, хотя бы вон наволочкой на кровати.
Сон
Каждый, кому по какой-то причине сегодня плохо,
пусть этой ночью увидит светлый спокойный сон:
медленный, скажем, день, полный полыни (куда без полыни) и чертополоха,
брошенных металлоконструкций, раннего сентября, древних промзон.
— как настроение?
— ровно:)
— где ты?
— похоже, нигде
— чем занимаешься?
— стою у костра, запаленного на рассыпающейся бетонной плите.
(эту помятую гильзу оставлю себе, потому что ну я же ее нашёл
рядом стоят и смотрят на небо — все восемь, я посчитал — любимые люди
радуюсь, глядя на них — все живы, всё молча, всем хорошо;
и не могу поверить, что завтра из них никто
этот мой сон даже помнить не будет).
Лента
Но сколько магнитной ленты хранили
жители этих мест!
На летних деревьях, столбах, проводах —
шуршание, трепет, блеск.
Я в детстве планировал, знаете, стать
(уже не планирую, нет)
Снимателем-с-веток, спасителем звука,
распутывателем лент.
Вся плёнка на сгибах обшаркана пыльным
ветром, отмыта дождём.
Что было там:
Сева Норильский?
Шизгара?
Младенческий смех?
Порадуемся за тех, кто от этой работы —
распутывать звуки —
освобождён.
Иными словами, порадуемся за всех.
Фотографировала Юлия Красавина.
Комментарии (3)