Ольга ДАРВИНА
Когда Дина вбежала в библиотеку, сжимая трусики в руках, на лице ее была смесь бесконечного счастья и ужаса.
- Лялька, Лялька! Я потрясена, Лялька!- произнесла она шепотом и рухнула в кресло.
Ее плечи слегка подрагивали.
- Успокойся, остынь ты… Сюда в любой момент могут войти люди. И, приведи, наконец, себя в порядок, – слова рассудительной сотрудницы доносились откуда-то издалека.
Лялька молча причесала Дину, подтерла ей под глазами размытую тушь.
- Ну и дурочка! – сокрушалась она. – Надо же… Что у тебя в руках? Совсем обалдела? Так и шла по второму этажу? Ну, ты вообще-е-е… Какая сумасшедшая… Девчонка глупенькая.
Динка зарыдала.
- Ну, поплачь, поплачь теперь. У них же это принято так. Развлекаются после каждого мероприятия. Напряжение снимают. Не забывай, кто он и кто ты!
- Он сказал: у него чувство, - оправдывалась Дина сквозь слезы.
- Чувство, - ворчала подружка, гладя ее по смоляным кудрям. –Знаем мы их чувства. А ты поверила…
Лялька еще что-то говорила, говорила. Динка то плакала навзрыд, то смеялась.
Шел 1997 год. Ей тридцать. Ему почти пятьдесят.
Петр Семенович был секретарем партийной организации крупного предприятия. Дина обычным библиотекарем.
Изредка партийный босс заходил за книгой в библиотеку. И она с обожанием глядела на него своими синими глазами, слушала его красивый вкрадчивый голос и таяла. Заполняя его формуляр, ее длинные пальчики подрагивали от волнения.
Он шутливо подмигивал:
- Как жизнь, наша доблестная библиотека? – расписывался напротив своей фамилии и стремительной походкой удалялся.
А Дина долго не могла прийти в себя от этого визита. И после ухода Петра Семеновича поглаживала подпись в формуляре, словно еще раз хотела ощутить прикосновение его руки.
Она вспоминала его улыбку – чуть смущенную и ироничную, его жесты и представляла, как его губы касаются ее губ, как нежно он гладит ее. И из этого мечтательного оцепенения Лялька выводила Дину с большим трудом.
Петр Семенович – серьезный, обстоятельный мужчина – казалось, не замечал смущения заводской библиотекарши. Внешне привлекательный, яркий, он свел с ума немало обожательниц. Поговаривали, иногда он по-гусарски «снисходил» до очередной жертвы, и с легкостью, ничего не обещая взамен, исчезал из ее жизни.
И вот Дина его соблазнила. На новогоднем вечере она отважно подошла к нему и пригласила на танец.
- А, это ты? – он был слегка пьян, весел и казался ей удивительно красивым в своей интеллигентной развязности. – Ты, милая моя Дина, со мной не шути! – игриво пригрозил он и притянул к себе.
- Я и не шучу. Вы же Король! А я всего лишь фрейлина, - улыбнулась она и неожиданно для себя тихо попросила: - Поцелуйте меня, пожалуйста.
Он удивился этой просьбе и отнесся к ней по-мужски разумно.
Когда его чуть влажные и горячие губы коснулись ее полуоткрытого рта, ей показалось, что совершилось что-то самое значимое в жизни. Он целовался так вкусно и проникновенно, что у Диночки закружилась голова.
«Я твоя женщина, только твоя», - думала она, с радостью и самозабвением целуясь с человеком своей мечты, и теперь уже не представляла себя без его объятий.
Всё было как во сне. Сумасшедший секс в его кабинете. Страстные обещания новой встречи пьяненького и оттого нагловатого любимого мужчины, его нарочитая нескромность. Она смущалась его развязности и бледнела от его желаний. И не могла на него наглядеться, наслаждаясь вкусом его хмельных губ, от которых становился пьяным ее разум. Трепеща в объятьях, она повторяла:
- Как я люблю Вас, как люблю! Ни одна женщина на свете не будет так любить Вас.
Она не могла от него оторваться. Целовала его лицо, полуприкрытые глаза, покусывала мочки его ушей. Он подвывал от легкой боли и наслаждения.
- Оказывается, ты игрунья. Сколько в тебе страсти, - с удивлением заметил Петр Семенович. – Детка, как ты хороша.
А «детка» гладила его потное тело, и от каждого прикосновения вздрагивала от счастья.
Предприятие лихорадило. И вскоре из-за банкротства оно вовсе прекратило свое существование. Пути-дорожки разошлись. Встретились Дина с Петром Семеновичем спустя несколько лет. Он с интересом, словно не узнавая, рассматривал Диночку.
«Неужели так сильно изменилась?» - подумала она с грустью и от этого еще больше смутилась, подумав, что всему виной ее новая модная стрижка, которая казалась ей верхом парикмахерского совершенства и стиля.
Ее удивительный импозантный мужчина выглядел не так безупречно. Он, кажется, потускнел. Уже не было прежнего лоска. В темных глазах и ухоженных, словно отутюженных густых волосах угадывалась легкая проседь. И эта торжественная седина ему очень шла, как и новый солидный возраст.
- Ты так разглядываешь меня…- он хотел сказать «жадно», но осекся. - Как поживаешь, Дина? – Петр Семенович впервые назвал ее по имени. И голос его предательски дрогнул, отчего визитёр смутился, явно не ожидая этого от себя.
Дина произнесла что-то и покраснела, вспомнив вихрь их неистовой любви. Образовалась пауза.
Сколько раз Дина представляла эту встречу! Сколько раз она терзала себя мечтами вот его увидеть невзначай. Неожиданность в чем-то сродни тягостному ожиданию: те же волнения, те же эмоции и смятение...
Мысленно она проговаривала этот диалог по несколько раз. Представляла, что он возьмет ее за руки, начнет их целовать, а она станет рассказывать ему обо всех событиях этого отрезка ее жизни без него, как скучала по нему... Но, увидев его, не смогла вымолвить ни слова, и тихо зарыдала от невысказанной радости и боли после его ухода.
Дина была замужем. Все в ее жизни было просто, без ненужного напряга. Муж Иннокентий – образованный, чуткий, спокойный – буквально сдувал с нее пылинки. Маленький сын был для них всем на свете и связующим звеном. Казалось бы, что еще нужно, чтобы ощущать себя счастливой?
Но это тихое счастье порой вызывало у нее отчаяние.
- Что ты знаешь в своей жизни? – сочувственно говорила ей Лялька во время девичьих посиделок за рюмкой недорогого винца. – Работу, дом, поиски выхода из бытовых неурядиц. Серость! Вот вышивкой стала заниматься, книжечки умные почитываешь, макраме. Скучища! Я бы так не смогла, правда. А жизнь проходит. Забудь ты этого Петечку. Он о тебе вовсе не вспоминает.
Дина молча соглашалась с подругой. И продолжала ждать, лелея свою маленькую тайну – испепеляющую страсть к чужому мужчине, которая то затухала, то, словно вулкан, возрастала с новой силой.
Время лечит и расставляет всё по своим местам. Так и должно быть, наверное. Дина покинула прежнее место, сменила профиль работы. И, наверное, эти перемены в жизни могли притупить ее мучительные чувства тревожной греховности. Но надо такому случить, воля судьбы, что ли, она опять увидела предмет своего обожания! И заложенная основа нерастраченных чувств переросла в новые эмоции, которые взорвались фейерверком!
- Как же мне называть Вас, Петр Семенович? По имени-отчеству? – трогательно спросила она после первой близости.
- Как ты захочешь, милая, - снисходительно сказал ее возлюбленный. – У тебя что, никогда не было до меня мужчины?
- Кроме мужа, нет, никогда…
Петр Семенович и сам до конца не понимал, чем его заинтересовала Дина. Обычная внешность. Неприметная, трогательная, худенькая брюнетка. Пожалуй, даже не в его вкусе. Всегда любил блондинок – ярких, пышных, стервозных, знающих себе цену. Обязательно – хорошо воспитанных и приличных. И такие дамочки всегда крутились вокруг него.
Он был брезглив и избирателен. Искренние болтушечки, благочестивые щебетуньи, они ласкали его игривым взглядом, даря ему минуты наслажденья, после которых он быстро восстанавливался и, привычно накинув на себя усталость, возвращался к своей терпеливой, понимающей Кирочке. Жена – это святое!
Ни к чему не обязывающие связи обрывались так же неожиданно, как и начинались. В них было все, чего ему порой не доставало в жизни, - экспрессия, таинство, беспечность. Он не желал привязываться ни к одной новой пассии и не особенно задумывался о последствиях. Ему было просто хорошо. И, подобно королям, он величественно и гордо удалялся от очередной дамы, как только связь набирала обороты и женщина начинала предъявлять претензии. Тогда ему становилось скучно и неинтересно.
- Разве я тебе что-нибудь обещал? Я же несвободный мужчина, - сообщал он на прощанье обиженно и уходил в никуда, считая, что прав.
Всем его женщинам всегда было что-то от него нужно: квартиру, дачу, место под строительство коттеджа, путевку – пожалуйста. Он был щедр. И чувствовал себя всемогущим, как любой руководитель, обладающий властью.
Диночке не нужно от него было ничего. Кроме него самого. И поэтому ей он изначально ничего не обещал. О чем с присущей ему откровенностью сообщил во время одного из свиданий.
Дина согласно кивала, отчаянно отвоевывая его у него самого. И однажды Петр Семенович пришел к выводу, что уже не может без этих встреч, без этой забавной, а потому уже родной полуженщины-полудевочки. Общение с ней делало его лучше в собственных глазах. Возвышеннее, сильнее, мужественнее.
Да, с Диной Петр Семенович чувствовал себя настоящим мужчиной. Он смущался новых чувств. И с долей опасения наблюдал, как его тянет к Дине, как возрастают его эмоции, достигая чего-то необычного, величественного.
«Да, бывает же такое: все с ней не похоже на то, что когда-то со мной происходило до этого», - удивлялся он. И никак не мог привыкнуть к тому, что Диночка всегда разная: то задумчивая, то веселая, бесшабашная, то искушенная, будто знающая его изнутри, то неприступная, грустная, ранимая, испуганная…
Нежная, как сладкая нега, чистая, как наступающее утро. «Девочка моя», - он закрывал глаза и образ ее всплывал в мечтах. Ему было неловко от этой юношеской тоски и неизбывной тяги к ней, к познанию вместе с ней нового, светлого.
«Мне грустно без нее. Мне скучно без ее голоса. Сколько радости она доставляет мне. Это чудо какое-то», - размышлял он о своем праздничном чувстве.
Подчас Петр Семенович боялся взглянуть в потускневшие глаза своей жены. Ему становилось тоскливо от того, что когда-то и она, его первая любовь Кирочка, излучала радость, когда-то и ее искрящиеся волосы роскошной волной ниспадала на плечи, игривой копной блестя на солнце.
На пляже в Швейцарии на нее так пялились иностранцы. Кира кокетничала. Он страшно сердился:
- Смотрят на тебя, засранцы, и слюни до колен. Противно!
- Да не противно, Петька. Ревнуешь по-страшному, - смеялась Кира. – Понятно: не сметь! Потому что это твое. Как территория, обласканная и помеченная котом…
Да, он бешено ее ревновал тогда, думал, убьет.
У Киры было потрясающее тело, будто высеченное из мрамора, подтянутая фигурка, красивые ножки, тоненькая талия. Пепельные до плеч волосы, в которые ему всегда нравилось окунаться, сводили с ума.
Кажется, это было в другой эпохе.
Привычка губит чувства. Но ведь было же, было же чудесно. Были времена. Будто в невесомости. Ах, как же отрывались в гостиничном номере в Турции! Даже соседи стали стучать в стену.
– Ну почему теперь она все время одинаковая? – удивлялся Петр Семенович. – Почему?
Скучными и серыми женщин делает не быт, не тяготы жизненные. Такими их делает невнимание мужчин.
Болван, как его угораздило десять лет назад спутаться с секретаршей. Чуть из партии не погнали и должности не лишился! Анонимку разбирали на парткоме. Всё, естественно, отрицал. Катька, секретутка, конечно, тоже: мол, ни-ни, никогда ничего такого, вы что, свечку, что ли, над нами держали? Ее уволили. Он сумел выкрутиться. Отмазался. Катьке пришлось отстегнуть кругленькую сумму отступных.
Но когда Кира молча положила перед ним письмо от «доброжелателя» с указанием адреса съемной квартиры и времени встреч с другой его дамой сердца, начались проблемы посерьезнее. Кира ушла на две недели к родителям. Он места себе не находил.
«Вот дурак, хотел даже жизнь покончить самоубийством! Думал, мир перевернулся и разрыв с Киркой – это всё, конец света!», - вспоминал Петр Семенович, морщась от этого эпизода.
Да, тесть по лицу ему треснул крепко! Крик его до сих пор в ушах стоит:
- Идиот! От жира бесишься? Чего тебе не хватает? Живешь, как барин. В роскоши купаешься. Всё для тебя. Ведь как к сыну к тебе отношусь. Хочешь баловаться – делай это умно. Если Кира из-за тебя еще хоть слезинку уронит – убью, понял?
Он понял всё. Тесть помог удержаться на плаву. На коленях Петр Семенович вымаливал у Киры и ее родственников прощение, искренне каялся в ошибках.
Дорогущие по тому времени и редкие орхидеи растопили сердце Кирочки. Поверила. Или сделала вид, что верит. Вернулась. Потом была идиллия на Альпах. Накупил ей всякого барахла, задобрил брюлликами. Но, как известно, разбитую чашку не склеишь.
Интерес к другим особам противоположного пола не пропал. Были потом у Петра Семеновича и озорная Галочка, и любительница острых ощущений Зойка, и скромница Натусик, и знойная Елена. Покуролесил от души. Но всё по-тихому. Руководствуясь принципом: «Лишь бы жена не знала».
Ах, Дина, Диночка, что же ты наделала! Дина – не мимолетное увлечение. Он это понимал. Она в его жизни – случай особый. Как весеннее настроение.
Начитанная, умненькая, миниатюрная, как японская статуэтка, почти девочка, которую хочется оберегать от жизненных тягот. Обидеть ее – преступление. Душа у нее – нежный цветок.
Вот ворвался же такой цветочек-вьюночек в жизнь и распустил там свои побеги.
Странно все-таки. Увидел ее в городской администрации. Работает теперь в пресс-службе. Красивая сделалась. Немного важная. Как же – замом ее, видите ли, пригласили работать.
- Как вы посоветуете, Петр Семенович, - а голосочек, боже мой, ручейком льется нежным, соглашаться идти заместителем руководителя.
- Конечно, конечно, это же ваша новая жизнь, Дина. Это перспективная работа и, наверное, очень интересная, - что еще он мог сказать, глядя в ее глазки.
Сходили потом в кафе – отметить, так сказать, ее повышение по карьерной лестнице. И закрутилось…
Думал поначалу – пройдет, как и прочие влюбленности. А когда понял, что всё больше и больше привязывается к этой простодушной, не имеющей ни жизненного, ни любовного опыта женщине, в которой ни грамма фальши и рисовки, испугался: зачем ему всё это.
Возраст, возраст… Кто бы мог подумать, сколько искреннего, как свежий ветер, чувства подарит ему судьба на старости лет. А какой, собственно, возраст – самый расцвет. Он в постели ого-го. Девчонка вон как балдеет от него. Дрожит в его объятьях. Кому это не будет нравиться? Приятно же, черт возьми. Столько счастья умеет доставить женщине. Ему молодой позавидует! Да, уже пятьдесят с приличненьким хвостиком. Хвостище целый! Как там психологи называют его возраст: сентиментальным, критическим, климактериальным? Да ему замечательно в его возрасте, комфортно. И его любят, с ума по нему сходят! Вот и всё. Факт остается фактом. И не собирается он отказываться от новизны ощущений. Зачем? Всё нормально. Всё чудненько.
Ах, какие у нее глаза, какой мягкий, проникновенный голос, в котором столько сексуальности.
Дина, Диночка, что же ты наделала. Вывернула наизнанку. Непонятно, чем взяла. Ведь что бы теперь ни делал: все мысли о ней. Читаешь ли газету, смотришь телевизор – вспоминаешь, что она сказала сегодня по телефону, как посмотрела в последний вечер.
Петр Семенович, прошедший серьезную школу жизни с партийными конференциями и обязательными фуршетами, вечеринками на лоне природы с барышнями нетяжелого поведения, и сам не мог понять, почему не мог надышаться без этой Диночки.
Он не хотел называть свое чувство к ней любовью. Но понимал: ему нужно было видеть Дину. Часто. Ему важно было осознавать свою значимость в ее жизни.
А Дина – как слабое дуновенье свежего ветерка, робкая и мягкая – упивалась каждой встречей.
– Ты мой Наполеон! – сказала она ему однажды. – Знаешь, ты даже появился на свет в день его рождения.
Это совпадение его умиляло.
- Забавно!
- Ничего забавного, - обиженно сказала Дина и со всей серьезностью старалась убедить Петра Семеновича в том, что в этом есть какой-то знак.
- Надеюсь, добрый.
- Конечно, да.
Дина призналась, что еще девчонкой зачитывалась книжками о Наполеоне и порой представляла себя пани Валевской, плача в подушку от того, что ее назвали не Марией. Ей казалось тогда, что если бы ее имя совпало с одной из возлюбленных великого Бонапарта, то и жизнь ее сложилась иначе и была бы яркой.
- Какая же ты у меня… - Петр Семенович хотел сказать «глупышка», но увидев ее распахнутые, полные счастья глаза, произнес: - особенная, удивительная фантазерка.
Дина искала и находила схожесть в его чертах со своим кумиром, и это ее восхищало.
- Чем же похож я, по-твоему, на Бонапарта?
- Похож, и всё. Не знаю чем. Глазами своими цепкими, взглядом, профилем. Напористостью. Тем, что любишь женщин, не снимая шпаги.
- Ну ты загнула! Не Наполеон, Наполеоша!
Он хохотал заливисто.
Как Диночка любила этот его безудержный смех, его прагматизм и мальчишескую отвагу. «Петечка милый и замечательный!». И посмел бы кто-нибудь ей сказать, что это не так.
Диночка писала ему стихи и дарила по поводу и без повода. Как бы невзначай, клала в карман его пиджака свои милые сюрпризы: «Потом прочитаешь».
Одно из посланий случайно обнаружила Кира Сергеевна, решив по обыкновению проверить вещи, прежде чем отправить их в химчистку.
Вы думаете, что в выражениях она не стеснялась и обрушила на убеленную голову своего искушенного супруга целую тираду? Вовсе нет. Никаких сцен не было. Она не стала рвать на мелкие клочки Диночкино послание, а только покачала головой и улыбнулась:
- Ах, Петечка, Петечка, в своём духе. Ну, ходок. Вон как женщину опрокинуло. Голову потеряла! Интересно, что это за девица такая, поэтесска…
Кира Сергеевна была мудрой женщиной. Она усмехнулась, вздохнула и аккуратно положила записку Дины на прежнее место.
А сама, редко позволяя себе что-то особенное, отправилась в бассейн со своей подругой, а потом в кафе.
Природа щедро одарила ее. Пепельные волосы на строгий прямой пробор. Классическая стрижка. Деликатная и тактичная, интеллектуально развитая, она даже в предпенсионные годы выглядела привлекательно и сексапильно. Лет сорок - не больше! Ухоженная, статная, с красивыми холеными запястьями, она умела себя, что называется преподнести. И преподносила. Мужчины, конечно, отмечали ее стиль, элегантность. Что и говорить – порода, генеральская дочь.
Она, безусловно, чувствовала на себе взгляды мужчин. Но никогда, упаси боже, не позволяла себе лишнего. Улыбка, мягкий флирт – не более.
В коллективе областного статуправления ее считали знающим специалистом. В руководители она не лезла. Но ее авторитет экономиста был непререкаем. Вовсе не потому, что у нее была «мохнатая лапа и большой начальник папа». Сослуживцы уважали ее за компетентность, профессионализм и глубокую порядочность.
Да, времечко летит. Дни проносятся с ошеломительной скоростью: вчера понедельник, а завтра, глядишь, уже неделя завершилась. Почти три десятка лет вместе с Петром Семеновичем. А будто всё вчера было. Первый поцелуй в подъезде. Дрожь в коленках от проснувшегося желания и непонятного смятения…
Из армии его ждала. Слёзы, ожидание встречи. Преданно ждала, никуда ни на шаг! Проникновенные, полные нежности и любви письма – произведение эпистолярного жанра.
Когда Петя заскучал без нее и попросил приехать, рванула, никого слушать не стала.
- Не могу без него, прости. Не отпустишь – жить не стану! - даже строгий отец, увидев ее в таком порыве отчаяния, испугался.
Приехала в часть, где служил ее ненаглядный, и предложила:
- Петя, давай поженимся.
Он тогда просто кивнул, прижал к себе крепко и будто выдохнул:
- Мне без тебя теперь не жить…
На утро они проснулись мужем и женой.
Родители примчались вслед за единственной доченькой. Скандала не было. Заставили официально расписаться. Чтобы всё было, как у людей. А после дембеля началась новая жизнь. Семейная.
Рождение Лики стало для них серьезной проверкой чувств. Пеленки, распашонки и другие прелести. Петя души не чаял в новорожденной. Помогал во всем. Бегал за бутылочками с молоком, варил кашку.
Кире учебу в экономическом пришлось на время оставить. Взяла «академ», институт закончила позже.
А Петечка вступил по настоянию Кириного отца – в партию и быстро пошел вверх по карьерной лестнице. Этому способствовали приятная внешность, обаяние, подвешенный язык. Мог без бумажки говорить легко и часами держать аудиторию своей правильной литературной речью. При Брежневе это считалось верхом ораторского искусства. Молодой, энергичный, перспективный нравился высшему руководству. И все это не без участия Кирочкиного папы.
Петя и сам это осознавал: если бы ни отец Киры, не видать ему ни положения в обществе, ни крепких связей.
Да, о том, что почти пятнадцать лет был секретарем парткома крупного предприятия, на котором из четырнадцати тысяч работающих почти восемьдесят процентов коммунисты, вспоминает как о далекой страничке истории.
Партийные вожди менялись один за другим: Черненко, Андропов, Горбачев. Кажется, совсем недавно были эти дебаты, собрания, конференции, подготовка к докладам. Формализм, бумажки. А сколько усилий, энергии, борьбы. И всё на полном серьезе, с пеной у рта. За что боролись, какое светлое будущее строили – не понятно.
После дефолта в 98-м наступили непростые времена. Предприятие обанкротилась. По звонку тестя Петр Семенович перешел на другую работу, в управление федеральной службы занятости. Плотно взялся за безработное население. Потом нашел менее хлопотную работу в областной администрации. А после выборов, был принят в команду губернатора. Плата за сегодняшний рай – бессонные ночи, поездки по области, волнения.
Теперь с политикой покончено. Надо работать на себя. Так проще. Открыл свою консалтинговую фирму, которая занимается разработкой современных торговых технологий. Получается. Потому что, как говорит тесть: «Башка!»
«Да, я еще очень даже ничего!» - улыбнулся Петр Семенович своему отражению в зеркале.
Когда тебе за пятьдесят, жизнь приобретает новый оттенок. Всё познал, ничем тебя не удивить. Скука, преснятина. На душе неспокойно. Частые перепады настроения. В общем, гадкое бывает состояние, депрессивное. Казалось бы, все есть: устойчивый стабильный быт, приятная верная женщина рядом. Нет страха за будущее. А сознанием понимаешь: вот и все, больше ничего не светит. Кризис наступившей зрелости. И это терзает бесконечной неизбежностью.
Неужели всё, чего достиг, - и есть предел мечтаний? Неужели старость на пороге? И это нытье, брюзжание, раздражение. Да, откуда оно, это раздражение непонятное по отношению к юным? Молодость нервирует, вызывает негативные чувства. И этот хохот неоперившихся сосунков, зажимающих девок в подъезде: тискают, лапают, а те и рады, дуры.
И откуда эти непонятные романтизм, сентиментальность? Порой смотришь старую комедию – и сквозь смех слезы накатываются. Смахнешь, только бы Кирка не заметила: будет потом подтрунивать.
Да, к шестидесяти. Это солидный возраст, что и говорить. Но ведь женским вниманием не обделен. Заглядываются и даже… Хотя, конечно, хорохорится, льстит себе. Все мы себе льстим, глядя в зеркало. И страшно услышать смешок за спиной. Мол, чего это «старпер» молодится, облачился в джинсуху, а самому пора землю песочком посыпать.
Хандра, как от нее избавиться? Гложет, разъедает. А Динка появилась – и будто весна на душе! Свеженькая такая, чистая, как незамутненный родничок. Обовьет своими руками – и сердце волной, как у мальчишки бьется.
Барышня тургеневская. Или, как она там – «пани Валевская». Придумает же! Притягивает, непонятно чем. Несовременностью своей, что ли, категоричностью, наивностью, неискушенностью. Смесь консерватизма с раскованностью. Бывает ли такое?
Хочется, хочется быть с ней. Ничего нельзя с этим поделать. Хочется подмечать, как она становится зрелой, участвовать в ее становлении. Формировать, как формочки в песочнице.
Да, ну загнул. Совсем очумел! В наставники готов к ней записаться. Еще в отцы или психотерапевты.
Любовью с ней заниматься – другое дело. В любом месте! Под кутом ракитовым, на берегу речушки, отбивая рукой с ее беленькой попки надоедливого овода. Ведь до одури ее хочется! Мять ее хрупкое тело, наваливаясь всем своим весом, до сдавленного ее восторженного крика вожделения.
Как распахнет свои синие глазищи в этот момент – и будто воскрес, восстал! Обладать ею – сказка.
Нет в Динке жеманности, чопорности, высокомерия. Ничего не надо вымаливать: твоя и все. Для нее не существует запретов. Резвая, шаловливая, чертенок маленький. Сама, дурочка, не понимает, кто она для него.
Порой Петру Семеновичу было стыдно и немного жаль всего пережитого: и Диночки, и своих поздних нереальных каких чувств, которые пришли к нему так некстати, внезапно. И потому казалось все придуманным, виртуальным. Было жаль этих странной судьбы, и возраста, от которого уже никуда невозможно деться, и преданной, умной, такой понимающей Киры, которая всё это время терпит его. Или все-таки по-прежнему любит?
В такие моменты Петр Семенович обнимал жену за плечи, заглядывал в ее пронзительно грустные глаза, гладил по спине.
- Что с тобой? – удивленно спрашивала она.
- Ничего, ничего, просто так.
Нет, он ни за что ее не бросит. Никогда! Ни при каких обстоятельствах!
И только от понимания этого ему становилось муторно.
Иногда ему становилось не по себе только от мысли, что когда-то Дина возьмет и бросит его. Упорхнет к новой любви. И какой-нибудь мужлан будет также держать ее в своих объятьях, кусать ее губы. И она, его маленькая женщина, будет дарить кому-то свою нежность, искренние признания. Нет, лучше не думать об этом. Слишком больно.
В Диночке нет Кириного аристократизма, нет лоска. Но так мила своей непосредственностью. Так мила. Совсем неиспорченна вниманием мужским. И эти нежные ее послания – такие трогательные, нежные стихи! После них у него на душе тепло. Жить хочется иначе – чище, светлее.
Петру Семеновичу всегда хотелось чем-то отблагодарить свою молодую любовницу, сделать что-то приятное, особенное.
Редкие встречи, томление… Но так надоело прятаться, просить у приятелей ключи от их квартир и загородных домов. Какие-то дачи, гостиничные номера с чужими запахами и чужими простынями. Конспирация до определенных пределов восхитительна. Но когда становится образом жизни, подобные приключения с оглядкой по сторонам унижают.
Страх и осмотрительность – враги любви. От этого даже самые великие чувства мельчают.
- Рванем куда-нибудь в выходные? Куда закатим, красотка? – Петр Семенович был слегка пьян и весел.
- Хочу с тобой в театр, на премьеру, - робко попросила Диночка. – Но, наверное, это невозможно. Конечно, можно сделать так: сначала в зал ты войдешь, а я минут через пять. И будто неожиданно встретимся…
- Дина, обижаешь…Гулять, так гулять.
Он понимал, как мало дает Дине, как ей хочется сходить в какое-то людное место. Ему и самому было бы приятно оказаться с ней в кафе или ресторане. А сейчас такой удачный момент: Кира уезжает на несколько дней в Павловск. Вот уже можно развернуться.
Видя смятение в глазах Дины, рассмеялся заливисто, открыто, во весь рот.
- Театр, ресторан, казино… Ты как на это смотришь? - продолжал он.
- Это впечатляет, - засмеялась Дина. – Только…
- Толька? О каких Толиках и Славиках вы мечтаете?! Вы смотри-и-те, милая…
И он закружил ее, зацеловал, как безумный, в предвкушении праздника любви…
- Неужели все получится? И мы действительно несколько дней проведем вместе? – недоверчиво теребила его Диночка, никак не могла она поверить в такое счастье, что ее осторожный, предусмотрительный Петечка вдруг решил бросить вызов судьбе.
- Не переживай.
И Дина уже представляла, как она возьмет его совсем открыто под руку и смело, без всякого стеснения, зайдет с ним в фойе, как он поможет ей снять плащ, как они сядут с ним рядом. И сердце ее бешено заколотилось.
Вот удача. И Кеше ничего не надо объяснять. Его тоже завтра на какой-то семинар посылают.
«Завтра, завтра, завтра. Я буду счастлива! Как все здорово сложилось!» - в голове стучала только это. Ее давно уже не мучили угрызения совести от того, что она неверна своему Кешеньке. Даже возник один момент, когда она хотела развестись с ним. Но он уговорил ее не принимать такого решения. И Дина остыла.
Теперь она думала, куда на эти дни пристроит их сынишку. К маме – вопросов не оберешься. Будет потом на мозг капать. Лучше заплатить соседке тете Вале. Путь посидит: мальчик спокойный. «Возьму у Ляльки темно-синее платье, еще надо сделать маникюр, прическу», - думала Диночка.
И вот этот день настал. Дина буквально летела навстречу предмету своего обожания: сегодня самый прекрасный, самый чудный день в ее жизни. Увидев Петечку у входа с роскошным букетом роз, она еще больше заволновалась.
– Диночка, тебя не узнать! Ты просто прелесть! – шептал ей на ушко ее самый любимый мужчина на свете. – Я так счастлив, солнышко мое, что ты у меня есть.
Фраза так и повисла в воздухе. Лицо его стало меняться. Навстречу шла пара: немолодая приятная дама с несолидным спутником, который ей практически годился в сыновья. Это была его Кира!
Так вот, значит, какая командировка! Она с хахалем, с каким-то плюгавым хлыщем, стерва! Нашла молодого… Когда успела? Вот ее похождения в фитнес-клубы, салоны красоты, вот ее подтяжки, солярии, имидж-студии. Вот она для кого старалась. И помада на губах вульгарная. Не по возрасту совсем. Раньше она выбирала оттенки скромнее. И откуда у нее такой костюм? Мещанка, барахольщица… Выбрала же цвет ядовитый. Дура! Дура! Сволочь…И это мать его ребенка. Скромница. Ведь их полгорода знает. Ему-то все равно. Безразлично почти. Но…
Ах, он схватился за сердце. Старый осел. Жалел ее. У нее любовник! И глаза блестят по-иному, и улыбка дерзкая, вызывающая. По два часа с кем-то болтала без умолку по телефону. Говорила, с новой подружкой. «Поужинай без меня!». Он даже не ворчал на нее для порядка. Лопух! Думал, она боится его потерять.
- Кира-а-а, - выдохнул он вместо приветствия, - ты же сегодня в Павловск улетела?!
- Петечка, так ведь нелетная погода, - улыбнулась Кира Сергеевна. – Рейс задержали на шесть часов. Вот мы с Иннокентием Васильевичем, кстати, познакомься, пожалуйста, решили скоротать время и сходить в театр. А кто твоя очаровательная спутница?
- Кеша, Кешенька, я тебе сейчас все объясню, - голос Дины дрожал. – Все так нелепо получилось, Кеша…
- Действительно, нелепо.
Они стояли друг против друга. Петр Семенович не знал, куда деть эти проклятые цветы. Дина умоляюще смотрела на неуклюжего, часто моргающего Кешу.
Пожилая гардеробщица ворчала:
- Дали третий звонок. Проходите же в зал. Нарядные стоят, а на спектакль не идут. Что обсуждают, непонятно. Вы передумали, что ли? Премьера. Спектакль о-о-очень интересный!
(2003 год)
Рассказы:
Уроки любви и ревности в сентиментальном возрасте
Стихи:
Из цикла "Парижских улочек контрасты..."
Об авторе:
